Стихи из романов

Стихи я пишу лет с восьми, но… исписанные блокноты со стихами терялись, выбрасывались, и только уже став взрослой я научилась их сохранять: перепечатывала на машинке и складывала в папку. мне самой мои стихи казались не слишком удачными: во всяком случае не теми, что заслуживают публикации — и поэтому я их почти никому  не показывала и уж, конечно, не отправила ни в один журнал! А потом и вовсе началось время, когда стихи не публиковались. Однако время от времени я доставала свои стихи и перечитывала… и мне было жаль, что их никто не видит. И я… решила их вставить в роман! Я уже писала прозу, и время «стихов в романе» началось с «Верну любовь. С гарантией». Правда, я назвала  книгу «Белое и черное» — кто читал, может сказать, что это название более соответствует тому, что внутри — но редакция с таким «безликим» названием была категорически не согласна. Героиня, которая пишет стихи, была моего возраста — той меня, разумеется, которая эти стихи писала.  Итак, стихи из романов…

Как мне трудно собой быть…

Как мне трудно собой быть — мне легче, должно быть, летать.

Я умею другой быть — собою я быть не умею.

Как условия детской игры — черного не покупать,

«Да» и «нет» не скажу и в глаза заглянуть не посмею.

Параллельный за зеркалом мир. Пусть он с виду такой же, как тот,

Что стоит за плечом, — не понять — он толкает тебя или держит?

Та же комната вроде. Приемник за стенкой поет,

Как княжну повезли убивать на холодный таинственный стрежень…

О, обратная связь! Что бывает, когда по ночам

Ты не смотришь в морозный проем твоего зазеркалья?

Может быть, та, другая, не спит? До рассвета не гаснет свеча

У нее на столе, за очерченным кругом астральным?

Я умею другой быть. Но только самою собой

Не дано мне. Так трудно собой состояться!

Гаснет в комнатах свет. Зазеркалья непрочный покой

Как от камня, от взгляда тяжелого может прорваться.

 

Я не прощаю…

Я не прощаю. Не умею.

Не знаю. Позабыла как.

В берлоге два старинных зверя

Во сне считают медвежат.

Зима. И холодно, и сыро,

И хочется в анабиоз.

И мир померк. И нету мира.

И месяц черт в мешке унес.

Январь. Быть может, потеплеет, —

Держаться из последних сил.

Так сеет под ноги и стелет…

Февраль. А ты меня — простил.

 

Я твой забытый сон…

Я твой забытый сон. Ты знаешь этот дом.

И море, и бульвар ты вспоминаешь смутно.

Сюжетный поворот — себя ты видишь в нем,

В тревожном этом сне, пригрезившемся утром.

Припоминаешь — тень вот так же на песок

Узорчатою вязью от куста ложилась;

Не просыпайся, спи. Пульсирует висок.

Я просто снюсь тебе, как прежде часто снилась.

Массандры летний свет. Штор легких паруса.

Нам на лето в поселке комнату сдавали.

Ты на веранде спал, и моря бирюза

Была видна до самой неоглядной дали.

Как много нам дано для счастья — этот свет

Дрожащий. На стене беленой — зайчик шалый.

Я твой забытый сон. Как в прошлое билет

Берешь ты по ночам и сон свой смотришь старый.

 

Я просто снюсь тебе…

Я просто снюсь тебе. Я твой ночной кошмар.

Наутро ты проснешься, как с похмелья, —

И запах лип, как будто Божий дар,

А в парке музыка и лепет каруселей…

Я просто снюсь тебе. Не бойся, это след

Другой реальности, где тротуар подвижен,

И лед горит, и ненадежен свет,

И сжат любовей круг, и страха счет занижен.

Я просто снюсь тебе. Как по ночам темно!

Закрой глаза скорей, прижмись лицом к подушке, —

Пусть у соседей гость, и светится окно —

Плети свой сон, перебирай коклюшки, —

Я просто снюсь тебе.

 

Я ждала тебя тысячи, тысячи, тысячи лет…

Я ждала тебя тысячи, тысячи, тысячи лет —

Между тем только восемь минут простучало ленивых.

Здесь, в метро, где искусственный воздух и мертвенный свет,

Замыкало пространство свой круг не спеша, терпеливо.

Я попала в ловушку, в кольцо, невидимкой силок

Захлестнул, и сковал, и замедлил движенье,

И все тысячи лет время шаркало свой оселок

О меня, истончая до полного исчезновенья.

На границе, на тоненькой нити над бездной вися,

Все же слыша шипенье дверей и гуденье вагонов,

Тихий времени скрип и гигантский размах колеса

Средь вселенных простерт. И секундного крена, наклона,

Легкой дрожи достаточно, чтоб проходили века

Чередой императоров, войн, парадоксов, религий…

Протоплазмы каприз — как жива, как подвижна рука…

Всего восемь минут здесь, в метро, на скамеечке, с книгой.

 

Давай, утешай, говори мне — работа важнее…

Давай, утешай, говори мне — работа важнее, —

Сегодня поверю и плакать лишь завтра начну.

Ну что, в самом деле, за спешка — и завтра успею,

Тем более что понедельник по календарю.

Сегодня в кино мы пойдем, а обратно — по парку,

Неспешно гуляя, опавшей листвою шурша…

Напомни опять мне, какая с работой запарка, —

От цифр и процентов врачуется быстро душа!

Быть может, и завтра не стану. А через недельку —

Теперь совершенно свободна, куда мне спешить?

И, выспавшись всласть на своей одинокой постели,

Смогу наконец все спокойно и трезво решить…

Подкинь мне задачку, а лучше бы штуки четыре —

Таких, чтоб опомниться времени не было мне, —

Работа важнее! Но хочется, чтобы любили

Всегда — в сентябре, октябре, ноябре, декабре.

 

Свинка-копилка

А у свинки-копилки под глянцевой шкуркой стучит,

И болит, и тоскует, и чувствует сердце беду.

Все — чужое внутри. Что-то там шелестит, и бренчит,

И то в левом заколет, то в правом заноет боку.

Одиноко на полке стоять. Все — по делу. Никто — просто так,

Бескорыстного нет ничего уж на свете давно!

И на руки возьмут — чуть разнежишься — бросят пятак

В наболевшее, гулкое, все расписное нутро.

Ночью хочется спать, видеть луг и цветочки на нем,

Маргаритки, гвоздички, ромашки — совсем как на мне.

И чтоб лес уходил темно-синей волной в окоем,

Чтоб лягушки и рыбы плескались в зеленой реке.

Видеть братьев, сестер, ярко-розовых, толстых, живых,

Может, мама приснится — такая большая свинья,

Может быть, и сама я приснюсь себе вдруг среди них —

Вот, вот эта, потолще, в цветочек, — да это же я!

Но закроешь глаза, и все кажется, будто идут,

И по душу твою уже слышны шаги за окном,

Кому будут подарки, кому — новогодний салют,

А тебя — молотком, молотком, молотком, молотком…

 

Какой репертуар! Я и умру, играя…

Какой репертуар! Я и умру, играя –

Что собственную смерть мне стоит пережить?

Распутница – гляди – открыты двери рая,

Притворщицам одним в них не дано входить.

Что делать мне с тобой, беспечная особа?

Комедиантка, фарсы – это для тебя.

Офелия? Да брось! И что тебе Гекуба?

Ты прожила всю жизнь, саму себя любя…

И амплуа твое – солидная матрона,

Кухарка, мать семьи – почтенная карга…

Ты рвешься представлять любовную истому?

Да в зеркало взгляни ты на себя сперва!

Ну что ты! Ну, не плачь! Я пошутила, право,

Утрись. Весь грим сойдет, куда тебя теперь…

Угомонись, к чему трагедий нам отрава,

Ведь нам пора кукушку слушать, не свирель!

Зачем так близко к сердцу? Не держи обиды.

Какая осень! Красок буйство, торжество…

Свинья не съест, и Бог, должно быть, нас не выдаст.

И слез твоих не стоит это ремесло…

 

Играть до последнего! Пусть не узнает никто…

Играть до последнего! Пусть не узнает никто

Как холодно в доме, и пыльно, и тихо, и страшно.

Всю жизнь пересечь, запахнув поплотнее пальто,

Как улицу темную ночью, шагая отважно.

Я женщина, что вы! И я не пойду в темноту!

Я буду вязать у камина носки и перчатки,

И гулкую слушать ночами двора пустоту,

Боясь коридором пройти не спеша, без оглядки.

Я буду сидеть до последнего. В этом углу

Поставим приемник, собаку мы купим, и кошку.

А вечером – дома. Пусть льет за окном. И во мглу

Не я побегу по размокшей и скользкой дорожке.

Здесь – будет кровать. Я детей нарожаю на ней.

И я не пойду никуда, как меня ни гоните…

Играть до последнего. Петь до скончания дней.

Придумывать все, если нет в моей жизни событий.

 

Нарцисс – в себя влюблен…

Нарцисс – в себя влюблен, а страстный бык – в Европу,

Я влюблена в тебя, а в Иванова – ты.

А Иванов – в компьютер. Уходя с работы

Ему он оставляет в вазочке цветы.

Италии сапог влюблен в Лазурный берег,

Туманный Альбион об Африке грустит…

А я – в тебя опять. И сплетням я не верю,

Что Иванов тобою, как юлой вертит.

Во Фрейда Юнг влюблен, Тангейзер – в Лорелею,

Взрываются вулканы спермою Земли…

Мимо меня пройдя, ты Иванова клеишь…

Да, вечер пережить – не поле перейти!