Мой магазин "Синьора Помидора"немножко про магию и колдовство. сюжет уже далеко ушел — но это вдруг захотелось вывесить…
Мир номер три. Вымысел. Чиабатта с начинкой, или нести иль не нести – вот в чем вопрос?
— Это что? – подозрительно спросил страж.
— Передача! – сказала Золушка. – Не запрещено законом!
— Я вижу, что передача! – огрызнулся тюремщик. – Но передавать нужно согласно перечня! Государственным преступникам — хлеб, воду, и больше ничего! А у вас… молоко! И это вот что?
— Это вот как раз хлеб! – стояла на своем пришедшая.
Стражник залез под шлем пятерней и поскреб. Опыта у него, честно говоря, не было. Темница пустовала еще с правления Короля Третьего Подозрительного, после которого каземат совсем обветшал, зарос паутиной и использовался в основном как склад копившегося веками хлама.
— И не хлеб это вовсе… — наконец изрек он.
— Это называется – штрудель! – просветила сторожа Красная Бейсболка. – Это… мука, вода, ну, немножко яиц, конечно, соль, сахар, яблоки потушить со сливочным маслом, чтобы закарамелизовались, и щепотку корицы обязательно!..
Стражник несколько раз сглотнул и стал переминаться с ноги на ногу.
— …дрожжи, конечно же, и раскатывать надо тонко-тонко! На расстойку не более пятнадцати минут, и печь при ста восьмидесяти…
— Хватит! – рявкнул тюремщик и отчетливо забурчал животом. – Никакой это не хлеб!..
Однако если Бейсболка уже начала, остановить ее было невозможно:
… или возьмем чиабатту! В классическом рецепте, конечно, ничего, кроме воды, соли и дрожжей – но можно добавлять все! Лук, базилик, помидоры, сыр… и даже пекинскую капусту! Вырезаем серединку…
Золушка выразительно пихнула Красную локтем в бок, но та тараторила словно заведенная:
— … и туда соус, и курицу кубиками можно, лучше грудку, или рыбку горячего копчения, а потом на гриль! До румяной корочки! И сыр чтоб плавился! Хотя как по мне, чиабатту лучше вприкуску! Или черный хлеб с тмином, он…
— Хватит! — бурчание в животе у сторожа уже напоминало полковой оркестр. – Не положено ничего!.. кроме того что в инструкции! Хлеб, вода! Все!
— Да вы сами попробуйте! – Бейсболка запустила руку в корзинку и достала второй штрудель, завернутый в чистое полотенце. – Вот! Конечно, с водой – это совсем не то, но с молоком, особенно с домашним… и чтобы холодное! – на свет появился заманчивый, запотевший глиняный кувшинчик. – Топленое! – объявила искусительница. – Снимайте пробу!
— Не положено… — проскрипел стражник и зачем-то оглянулся. Однако в пределах видимости не было больше никого. Он потянул крупным носом. Действительно, пахло яблоками, корицей, маслом… детством… бабушкиным садом… чистой постелью… ласковыми руками на волосах – там, где сейчас отчетливая плешь… солнечными зайчиками… медленным тиканьем медных часов на комоде, ранним утром… росой… нагретым деревом на крыльце… вышитыми крестиком салфетками… одним словом – счастьем!
Дыхание перехватило, и он с трудом потянул в себя воздух. — Колдовство! – вынес он неоспоримый вердикт. – Не положено! Мотайте отсюдова, пока оружие не применил!
Однако две девчонки и с места не стронулись: стояли и смотрели умоляюще. Хлеб, который не-хлеб, а счастье, детство, бабушка, любившая его без памяти – и он ее любил! – все это можно было взять, и потрогать руками, и вдохнуть, и попробовать… и вспомнить! И стать на какое-то время не заросшим кабаньей щетиной мужланом, воняющим потом и чесноком, а тем маленьким мальчиком, что бегал босиком, забирался на яблони, плескался в теплой речке… Это было колдовство, не иначе, и он это просто чуял! А колдовство было не положено, как и все, кроме хлеба и воды… Приказ есть приказ! Но так хотелось хоть на минутку… вернуться… почувствовать… услышать… Не сальные анекдоты в дежурке, не брань жены и попреки тещи, и не собственное привычное ворчание, а все это: запах цветов у стены, освещенной летним солнцем, и скошенной травы, которую он осторожно нес корове… и ее благодарный, огромный лиловый глаз в огромных же ресницах, и тихое, протяжное «м-м-у-у-у»… И звон колокольчиков на лугу… перешептывание травы над головой, когда лежишь вот так, раскинув руки и глядя на проплывающие облака: белые-белые на синем-синем! Шелковые и одновременно твердые надкрылья жука – большого, зелено-блестящего – когда ведешь по ним самым кончиком пальца… и его же щекочущие, цепкие лапки, если зажать в кулаке и не отпускать… А потом отпустить – и он немедленно высвободит из-под брони шелк – прозрачный, светящийся, просвечивающий – и на этом, невесомом, хрупком, невозможном, унесет свою тяжелую броню прочь, прямо в небо… Нет! Нельзя брать этого в руки! Потому как это все мечты! Колдовство! Мечты – это когда знаешь, что станешь стражником, потому что отец твой был стражник, и дед, и дед деда… И что облысеешь, и обрюзгнешь, и отрастишь живот, женишься, и дети твои — сплошь горластые мальчишки и коренастые девчонки — тоже будут стражниками… или лавочниками… или подавальщицами в трактире… Нет, лавочниками не будут – потому что это тоже мечты, — хотя и совсем мелкие, но не положенные ему по статусу мечты! Только стражниками и подавальщицами… как испокон веку…
Но в детстве бабушка делала корону из золотой бумаги, и говорила, что ты непременно станешь королем! И ты верил… и скакал на палочке с прилаженной спереди грубо вырезанной дедом лошадиной мордой, а сзади – мочальным хвостом… и ты размахивал картонной саблей и вел войска в бой! А потом женился на Принцессе! И получал в приданое полкоролевства! Мечты!! Этого никак нельзя! Как и взять сейчас это, что принесли две девчонки, какие никогда не будут Принцессами… а небось и они мечтали!
— Ладно! Давайте ваш хлеб! – грубо сказал он. – Чего там… передам!
Золушка и Красная Шапочка переглянулись. Затем осторожно подвинули корзинку с едой за черту, долженствующую означать, что там начинается запретная территория.
— Вы все-таки возьмите! – Красная протянула стражу второй штрудель. – Это мама специально испекла… для вас! Никакого колдовства! Только яблоки… корица… и немного ванили, правда!
Она положила подарок в чистом полотенчике перед мрачным казематом, прямо на пыльную, тоже какую-то кромешную и тюремную траву, развернулась, и побежала по лугу вниз… Туда, к пряничным домикам с черепичными крышами, к золоченым флюгерам петухами, к садам, где поспевали краснобокие яблоки и источали ванильный аромат цветы флоксы; к галдящему рынку со всякими заморскими диковинами: корицей и этим… как его… кардамоном! Кардамоном, да! Его бабушка могла бы стать придворной поварихой – так хорошо она готовила! – но это тоже было не положено – как всякие мечты. Мечтать могли только эти: у которых короны, кареты, и садовники стригут бордюры из самшита и красных роз! А им, кто пашет, и сеет, и смалывает муку, или сторожит преступников – им не положено! У них все предопределено с самого начала… с рождения, и даже далеко до рождения! А это как раз и неправильно! – вдруг посетила его крамольная мысль. Такая крамольная, что он даже втянул живот, вспотел лысиной под шлемом и снова оглянулся. Однако рядом не было уже никого: вторая, совсем невидная девчонка тоже ушла.
«Невидная-то невидная… а небось и Фея-Крестная у нее имеется, и приданого целый сундук! И палочки там всякие волшебные, чтобы жить припеваючи, и скатерть-самобранка, чтоб ручки белые беречь, и сапоги-скороходы! А тут подметки скоро совсем отвалятся, а жалованья третий месяц нет как нет!» — он и сам поразился тому что подумал. Это уж точно была если не государственная измена и подрыв всех устоев, то несоответствие Присяге точно!
— Нести или не нести – вот в чем вопрос?! – сказал он вслух, и снова поразился. Это было, словно его мамаша, прибиральщица в королевских покоях, стала бы руки в боки в главной тронной зале и воскликнула: «Мести иль не мести?». А потом бы шарахнула Его Величество метелкой! Точно, колдовство! И какое зловредное… И у него, в конце концов имеются четко определенные обязанности! Ежели передачу принесли – ее надо передать! А прежде чем передавать, ее надо проверить! Сторож взял в руки штрудель, и… откусил.
Он жевал, стараясь больше не думать ни о колдовстве, ни о детстве, ни о своей крутобокой и скорой на бранные слова супруге, которая и готовить-то толком не умела… а эта, от горшка два вершка, в красной-то шапке, ты смотри, какое сотворила! Мука, вода, яйца, соль, сахар… корица, она говорила? Ишь ты! Вкусно-то как! А молоко какое! Холодное… Он вытер усы. И не заметил, как все умял. Однако оставалось еще то, что следовало передать… еще один штрудель, и кувшинчик. Нести… или съесть самому? Мука, вода, яйца, соль, сахар, корица, и сверху – блестящая аппетитная корочка и жареным миндалем посыпано! Ух, как пахнет! Однако прежде чем нести, положено проверить… пробу снять!
Тюремщик решительно взял мягкое, длинное, благоухающее, воздушное в руки, и надкусил. И тут же с криком выронил, схватясь за щеку – во рту у него что-то страшно хрупнуло, и вместе с куском пирога он выплюнул на землю осколок зуба. Из дырки в штруделе на плиты королевского застенка со звоном выпал напильник.
— Точ-ш-но, колдов-ш-ш-тво! – вынес вердикт он.
